В работе «Властвующая элита» Р. Миллс определил элиту как «тех, кто занимает командные посты». Поскольку власть в современном обществе институциализирована, постольку те, кто находится во главе социальных институтов, занимают «командные стратегические посты в социальной структуре». При этом социальный институт понимается как совокупность ролей и статусов, предназначенных для удовлетворения определенной социальной потребности. Среди «институтов» наиболее значимы для общества, по Р. Миллсу, политический, экономический и военный. Те, кто возглавляет данные «институты», и составляют элиту власти. На практике именно тройственная элита в лице политических лидеров первого плана, руководителей корпораций и военного руководства принимает важнейшие политические решения.
Р. Миллс разъяснял: «Под элитой власти мы понимаем те политические, экономические и военные круги, которые в сложном переплетении группировок разделяют право принятия решений, поменьше мере общенациональной важности». Элита власти обладает групповой сплоченностью, обусловленной общностью интересов и личной солидарностью, проистекающей из общности образования, социального происхождения, психологического родства, характера межличностных отношений, образа жизни и т. д.
Между тремя институтами власти складываются тесные отношения солидарности, взаимной поддержки и обмена. Подобный характер отношений обусловлен совпадением объективной заинтересованности военного, политического и экономического ведомств в обеспечении стабильности и прогрессирующего развития общества в целом. Однако немаловажны социальное сходство и психологическая общность людей, занимающих командные посты во властных структурах. Вот почему они могу легко переходить из одной структуры (например, политической) в другую (скажем, экономическую). Но, как заметил Р. Миллс, в элиту власти из политиков входят только наиболее влиятельные люди. И коль скоро центр принятия решений в США переместился из конгресса в президентские структуры, то наиболее влиятельными оказываются не представители народа (законодатели), а политические «назначенцы», выдвинутые президентом. Профессионалы-политики, прошедшие большую школу партийной работы, оттесняются «назначенцами», пришедшими из экономики и других сфер. В итоге Р. Миллс пришел к выводу, что элита не представляет собой господствующую группу, сформированную на основе свободных выборов, а является олигархией, состоящей из «назначенцев» президента.
Так называется книга американского ученого Р. Миллса (1916- 1962). Предмет его исследований - не элита в целом, в состав которой входит, скажем, интеллектуальная элита, спортивная и т.д., но правящая часть политической элиты (В. Парето различал правящую политическую элиту и неуправляющую политическую элиту). Р. Миллс рассматривает «треугольник власти» - экономические корпорации, правительство, генералитет, которые образуют систему социального господства. Властвующая элита - это составляющие меньшинство общества дифференцированные группы людей, занимающие руководящие должности в политической, экономической и военной сферах и непосредственно влияющие на принятие государственных решений. Властвующая элита представляет собой как бы одну сверхкорпорацию, состоящую из трех взаимосвязанных частей. Так сложилось исторически, поскольку решения в этих трех сферах влияют друг на друга. «Большая тройка» - люди богатые, власть имущие и именитые, обладающие деньгами, почетом и славой. Они определяют события государственного, если не мирового значения.
Единство властвующей элиты формируют частные школы, университеты и клубы, а окончательно принадлежность человека к элите определяет «умение быть полезным начальству, от которого зависит ваше продвижение» . Чтобы войти в элиту, надо отказаться от индивидуальных качеств и стать похожим на других членов элиты, своим среди них. Это свойство в конечном счете главное, хотя богатство, родственные и дружеские связи также имеют немаловажное значение.
Властвующая элита, по существу, не выборна, а назначаема. Это очевидно в военной и экономической сферах, но меньше заметно в политической сфере. Однако по мере бюрократизации политики, увеличения роли исполнительных органов по отношению к законодательным это становится все более характерно и для политической элиты, высший административный состав которой в США насчитывает примерно 2 тыс. человек. Многие пружины деятельности элиты неизвестны широкой публике, что питает разговоры о тайных заговорах.
Миллс отмечал существование соотношения интересов властвующей элиты и населения, при этом имеются интересы общие (внешняя политика) и различные (внутренняя политика). Соотношение их меняется, но гармония интересов властвующей элиты и населения может быть только при бесконечном расширении рынков сбыта.
Миллс считал, что во второй половине XX в. отсутствует равновесие между ветвями власти и заинтересованными группами. «На смену политике, складывавшейся в результате избирательной борьбы, приходит авторитарная политика» . Общественное мнение исчезло, как и свободный рынок. Обмен мнениями заменяется рекламой, и сама масса выступает в качестве рынка сбыта духовной продукции СМИ.
Важной характеристикой элиты является мобильность или скорость циркуляции. Открытость элиты способствует увеличению ее жизнестойкости, закрытость ведет к ее смене. В период смены элит легче войти в нее, но, как и ранее, для того, чтобы не выпасть, надо переродиться. Встроенность в иерархию - важнейшее условие вхождения в элиту, из чего следует отказ от выражения собственного мнения в случае необходимости (беспринципность), умение повелевать и подчиняться и т.п. Встроенность в систему дает блага (деньги и власть). Критика элиты покоится на двух основах: на моральных и на зависти. Относящиеся к первой группе критиков не хотят попадать в элиту, вторые не могут.
М. Вебер делит политических функционеров на две группы: чи- новников-специалистов, или государственных бюрократов, и чинов- ников-политиков, или профессиональных политиков. Первые должны быть беспристрастны, добросовестны и точны в выполнении приказов вне зависимости от собственных убеждений. Вторые лично ответственны за принятие решений. Первые зависят от воли не избирателей, а начальства. Вторые сообразуют свои действия с желаниями масс, т.е. являются «демагогами» в античном смысле. Профессиональным политиком может быть также журналист и партийный чиновник.
I. Если говорить о политических явлениях, обусловивших особенности нынешней властвующей элиты, то их следует искать в закате старой системы управления страной, базировавшейся на неподдельном и публичном обсуждении спорных проблем, на существовании партий, сознававших свою ответственность перед всей страной и проводивших последовательную политику, и на существовании независимых общественных организаций, связывавших низовые и средние звенья власти с выносящими решения верховными органами. Америка наших дней является в значительно большей мере формальной политической демократией, чем социальной демократией, причем даже пружины формальной политической демократии действуют в ней слабо.
В пятую эпоху существования элиты тенденция к более тесному и глубокому переплетению интересов бизнеса и государства, наблюдавшаяся в течение длительного времени, обозначилась еще яснее, чем раньше. Теперь их уже невозможно различать как отдельные сферы. Особенно решительный характер это сближение получило в исполнительных органах государства. Рост исполнительных органов государства с их ведомствами, контролирующими сложную экономику наших дней, не сводится попросту к «расширению функций государственной власти» как своего рода независимой бюрократии; в этом явлении сказалось возвышение заправил корпорации как политической силы выдающегося значения.
В период «нового курса» главари корпораций вступили в союз с официальными политическими руководителями государства; со времен второй мировой войны они обрели над ними господство. Давно связанные с государством, они на сей раз полностью прибрали к рукам руководство экономикой, обслуживавшей войну, и руководство послевоенной экономикой. Приход главарей корпораций к политическому руководству ускорил давно наметившийся процесс низведения политического веса профессиональных политиков, заседающих в конгрессе, до политического веса людей, подвизающихся в средних звеньях власти.
II. Если говорить об особенностях властвующей элиты наших дней, связанных с ростом и милитаризацией государственного аппарата, то они явственно обнаруживаются в факте возвышения военщины. Военная знать стала решительным образом причастна к политике, а американское военное ведомство является ныне в значительной мере политической организацией. Постоянная якобы угроза войны усиливает позиции военщины и ее контроль над людскими, материальными и денежными ресурсами и органами власти; все, в сущности, политические и экономические мероприятия рассматриваются в наше время под углом зрения милитаристских оценок действительности. Высшая военная знать завоевала прочные позиции в кругах властвующей элиты, переживающей ныне пятую эпоху своего исторического развития. Это было обусловлено - по меньшей мере, частично - простым, но кардинальным для периода, последовавшего за 1939 г., историческим фактом: основное внимание элиты переместилось из сферы внутренних проблем, вращавшихся в 30-х годах вокруг экономического краха, в сферу международных проблем, вращавшихся в 40-х и 50-х годах вокруг вопросов войны. В течение долгого исторического периода государственный аппарат США был нацелен на улаживание внутренних конфликтов и поддерживание политического равновесия внутри страны. Он постоянно приспосабливался к выполнению этих функций, и именно эти функции определили его структуру. Вот почему он ни с какой точки зрения не обладал достаточно квалифицированными ведомствами и накопленным опытом, требуемыми для решения международных проблем. Механизм формальной демократии, создававшийся до 1941 г.- в течение полуторастолетнего развития страны,- не охватывал сферу регулирования международных отношений. Именно здесь, в этом вакууме, и получила в значительной степени свое первоначальное развитие властвующая элита.
III. Если говорить об экономических причинах, обусловивших особенности современной властвующей элиты, то они кроются в том факте, что современная экономика является перманентно военной экономикой, базирующейся вместе с тем на частнокапиталистических корпорациях. Американская капиталистическая экономика является ныне в значительной степени военно-капиталистической экономикой, и наиболее важные отношения между крупными корпорациями и государством покоятся на совпадении интересов военного ведомства и корпораций, определяемых военной знатью и богачами из мира корпораций. Это совпадение интересов высших военных руководителей и главарей корпораций усиливает позиции обеих этих групп внутри властвующей элиты в целом и еще больше снижает относительное влияние той ее части, которая представлена профессиональными политиками. Не политики, а ведущие администраторы корпораций обсуждают и планируют вместе с военщиной вопросы подготовки к войне.
Мы сможем правильно понять характер и значение властвующей ныне элиты лишь в том случае, если учтем результат совместного действия описанных нами трех коренных тенденций. Он выражается в том, что военно-капиталистическая экономика, базирующаяся на частнокапиталистических корпорациях, существует в условиях ослабленной и всего лишь формальной демократической системы, включающей в себя военную иерархию, воззрения и поведение которой уже носят вполне выраженную политическую окраску. Особенности властвующей элиты, возглавляющей эту систему, были, следовательно, порождены: совпадением интересов тех групп, которые контролируют основные средства производства, и тех групп, которые контролируют увеличившиеся за последнее время средства насилия; падением влияния профессиональных политических деятелей и приходом главарей корпораций и профессиональных военных руководителей к открытому политическому руководству страной; отсутствием подлинно профессионального корпуса государственных чиновников, обладающих надлежащей квалификацией, чувством профессиональной чести и не находящихся под влиянием частнокапиталистических интересов.
Властвующая элита объединяет в себе людей, подвизающихся в разных сферах: политической, экономической и военной. При таком, однако, составе в ней зачастую возникают трения; она выступает сплоченно лишь в некоторых областях, где позиции этих кругов смыкаются, и только лишь при известных «кризисных» ситуациях. На протяжении длительного периода мира, существовавшего в XIX в., военщина не была представлена в высших государственных органах и не входила в состав политического руководства. Не было там и лидеров капиталистической экономики,- они вторгались в сферу деятельности государственной власти, но не входили в состав официального политического руководства. В 30-х годах вашего века ведущая роль в государственной жизни принадлежала политикам. В наши дни главенствующие позиции в этой области занимают военные и представители корпораций.
Из трех прослоек, входящих ныне в состав властвующей элиты, наибольшую выгоду из своего возросшего могущества извлекла военщина, хотя и заправилы корпораций более основательно укрепили свои позиции в сфере высокой политики. Больше всего потеряли профессиональные политики, и эти потери столь велики, что, изучая события и политические решения, невольно склоняешься к выводу о существовании в стране политического вакуума, в котором хозяйничают богачи из мира корпораций и военные лидеры, преследующие свои собственные, взаимосмыкающиеся интересы.
Не следует думать, что политическая инициатива «по очереди» переходит к каждой из трех прослоек, входящих в состав нынешней элиты: механизм господства властвующей элиты сплошь и рядом действует не так планомерно, как это может показаться. Временами, конечно, такая преднамеренная передача инициативы имеет место, как, например, в тех случаях, когда политические деятели, стремящиеся заимствовать престиж у генералов, считают необходимым расплачиваться за это, или во времена крупных экономических кризисов, когда представители деловых кругов считают необходимым выдвинуть на первый план какого-нибудь политического деятеля, на которого они могут положиться и который вместе с тем способен собрать голоса избирателей. Во всех, в сущности, решениях, чреватых далеко идущими последствиями, принимают ныне участие все три прослойки элиты. Лидирующая роль той или иной прослойки зависит от «задач данного периода», определяемых самой элитой. В данное время эти задачи связаны преимущественно с «обороной» и международными делами. В соответствии с этим военщина, как мы видели, занимает господствующее положение, и занимает сто в двояком отношении: в смысле выдающегося политического веса отдельных военных лидеров и как носительница идеологии, оправдывающей нынешнюю политическую линию. Вот почему при характеристике основ единства и современных особенностей властвующей элиты мы можем в данное время совершенно свободно исходить из господствующего положения, занимаемого в ней военщиной.
Если наша трактовка властвующей элиты ограничилась бы только раскрытием описанных выше коренных тенденций, то и в этом случае мы были бы вправе считать ее полезной и прямо-таки необходимой концепцией для правильного истолкования явлений, происходящих в верхах современного американского общества. Но наше представление о властвующей элите не исчерпывается, конечно, этой стороной дела: она не обязательно покоится только на анализе - соотношения сил входящих в ее состав основных иерархий или многочисленных пунктов, в которых их изменчивые интересы совпадают. Единство властвующей элиты, как мы ее понимаем, покоится также на сходстве входящих в нее лиц, на их личных и служебных связях, на их социальной и психологической близости. Для того чтобы постичь индивидуальные и социальные основы единства властвующей элиты, нам нужно прежде всего вспомнить обстоятельства, связанные с происхождением, карьерой и образом жизни представителей каждого круга, входящего в ее состав.
Властвующая элита - это не аристократия, о которой можно было бы сказать, что она является такой правящей политической группой, единство которой базируется на благородном происхождении. Она не имеет компактной основы в виде небольшого круга родовитых семейств, члены которых были бы в состоянии последовательно занимать и действительно занимали бы высокое положение в нескольких высших кругах, смыкающихся между собой и образующих, таким образом, властвующую элиту. Но общее аристократическое происхождение-это лишь одна из возможных основ общности происхождения, и отсутствие у американской элиты именно этой основы не означает еще, что ее члены являются выходцами из всех слоев американского общества. В преобладающей части они происходят из высших классов как новой, так и старой формации, из провинциальных светских кругов и из прослойки «четырехсот семейств» центральных городов. Основная масса крупнейших богачей, руководителей корпораций, высших военных руководителей и тех политических деятелей, которые не являются профессиональными политиками, происходит из общественных групп, принадлежащих по своим доходам и занятиям по крайней мере к верхней трети социальной пирамиды. Их предки принадлежали по меньшей мере к лицам свободных профессий или бизнесменам, а сплошь и рядом - и к более высоким общественным прослойкам. Люди эти - коренные американцы, преимущественно городского происхождения, появившиеся на свет от коренных же американцев. Если не считать попадающихся среди них профессиональных политических деятелей, то в подавляющем своем большинстве они выходцы из восточных штатов. Большей частью это протестанты, и преимущественно епископального или пресвитерианского толка. В общем чем выше положение, занимаемое людьми, тем выше в их среде процент людей, вышедших из недр высших классов и поддерживающих с ними связь. Единство, создаваемое сходством социального происхождения, наблюдающегося, как правило, среди членов властвующей элиты, подчеркивается и усиливается все возрастающим сходством получаемого ими традиционного воспитания и образования. Подавляющее большинство из них окончило колледжи, причем многие учились в колледжах Лиги Айви. Надо, правда, заметить, что образование, полученное военными лидерами, отличается, безусловно, по своему характеру от образования, полученного другими членами властвующей элиты.
Но каково, собственно, значение этих простых на первый взгляд фактов, относящихся к социальному составу высших кругов? И, в частности, какое значение они имеют для всякого исследования, призванного раскрыть степень единства, направление политики и характер интересов, которые могут существовать среди этих различных кругов? Целесообразнее будет, пожалуй, поставить этот вопрос в такой форме, которая кажется простой: кого или что представляют люди, пребывающие в верхах, - если судить об этом по их социальному происхождению и по их карьерам?
То обстоятельство, что члены властвующей элиты происходят из среды, близкой (по своему экономическому и общественному положению) к верхушечным прослойкам страны, еще не означает обязательно, что они «представляют» лишь верхние прослойки. И если социальный состав элиты отражал бы в себе действительный социальный состав населения страны, то это еще не означало бы автоматического вступления в действие демократической системы уравновешивания сил и интересов.
Нельзя судить о политическом курсе всего лишь по признаку социального происхождения и по особенностям карьер творцов этой политики. Данные о социальном происхождении и экономическом положении власть имущих не дают нам всего материала, необходимого для понимания системы распределения общественной власти. Во-первых, люди из высших сфер могут порой выступать как идеологи бедных и униженных. Во-вторых, люди низкого происхождения, собственными силами добившиеся блестящего положения, могут порой энергично защищать интересы богачей и родовитых семейств. И к тому же, в-третьих, не все люди, действенно представляющие интересы известной общественной прослойки, должны обязательно в какой-то форме принадлежать к ней или извлекать личную выгоду из политики, способствующей ее интересам. Короче говоря, среди политических деятелей имеются симпатизирующие определенным группам, агенты - сознательные или бессознательные, платные или неплатные. И, наконец, в-четвертых, среди верхушки, делающей высокую политику, мы находим людей, попавших туда благодаря своим «специальным знаниям». Таковы некоторые из соображений, объясняющих нам, почему по социальному происхождению и карьерам членов властвующей элиты нельзя еще судить о классовых стремлениях и политической линии той или иной современной системы политического господства.
Означает ли это, что высокое происхождение и особенности карьеры людей из политических верхов ничего не говорят нам о системе распределения власти? Ни в коем случае. Отмеченные обстоятельства только напоминают нам, что мы должны остерегаться упрощенных и прямолинейных выводов относительно политических деятелей и проводимой ими политики, сделанных на основании их происхождения и особенностей их карьер; но они не говорят нам, что мы должны игнорировать эти данные в наших попытках разобраться в политических явлениях. Отмеченные обстоятельства означают просто, что мы обязаны анализировать не только социальный состав политического руководства, но и его политическую психологию и принимаемые им решения. Точно так же, как мы не вправе связывать наше представление о властвующей элите всего лишь с действием социальных пружин, обусловивших ее образование, мы не вправе основывать его только на данных о происхождении и карьерах ее личного состава. Требуется учесть оба этих аспекта - и мы учитываем их,- равно как и другие фундаментальные явления, в частности взаимосвязанность общественного положения различных групп из состава элиты.
Важную роль в формировании психологической и социальной общности членов властвующей элиты играет, однако, не только сходство социального происхождения, вероисповедания, месторождения и образования. Если б даже она рекрутировалась из людей более разнородного склада и образовательного ценза, чем это имеет место в действительности, то она все равно представляла бы собой сообщество людей совершенно однородного социального типа. Ибо наиболее важные обстоятельства, объединяющие известный круг людей,- это существующие у них критерии, которыми они руководствуются при допуске в свою среду, в вопросах чести, при определении того, что заслуживает похвалы и поощрения. Если у людей данного круга эти критерии одинаковы, то, как личности они обнаружат тенденцию походить друг на друга. Круги, составляющие властвующую элиту, обнаруживают именно такую общность оценок и моральных норм. Понимание общности социальных групп, вызываемой этими общими взглядами на жизнь, зачастую имеет более важное значение, чем любые статистические данные об общности происхождения и карьер, которыми мы можем располагать.
Существует своего рода взаимное притяжение, наблюдающееся в сообществах преуспевающих людей; оно существует не между всеми представителями высокопоставленных и могущественных кругов, но все же между столь солидной их частью, что оно достаточно для того, чтобы обеспечить определенное единство. Самой слабой формой проявления этого чувства является своего рода молчаливое взаимное любование, самой сильной - браки, заключаемые между людьми одного и того же круга. Между этими двумя крайними точками располагаются всевозможные степени и формы взаимных связей. В некоторой степени таких людей, безусловно, объединяет и принадлежность к одним и тем же тесным кружкам, клубам и церквам и воспитание, полученное в одних и тех же учебных заведениях.
Если общность социального происхождения, воспитания и образования способствует лучшему взаимопониманию и доверию между членами властвующей элиты, то их непрерывное взаимное общение еще больше укрепляет у них чувство единства. Представители отдельных высших кругов находятся между собой в приятельских отношениях, а порой даже являются соседями; они встречаются на площадках для гольфа, в фешенебельных клубах, на курортах, в трансконтинентальных самолетах и на океанских лайнерах. Они видят друг друга в имениях общих знакомых, вместе выступают перед телевизионной камерой или сотрудничают в одном и том же благотворительном комитете; многие из них, конечно, попадаются друг другу на глаза на столбцах газет или же в тех самых светских барах, где писались эти столбцы.
Наиболее важными организациями, объединяющими различные высшие круги, являются, пожалуй, сами корпорации, ибо в советах директоров крупнейших корпораций мы обнаруживаем постоянное соприкосновение между членами различных элит. Другую, менее важную линию таких интенсивных связей мы наблюдаем вдобавок на курортах, летних и зимних, где она выступает в виде сложной сети переплетающихся между собой кружков; с течением времени каждый здесь вступает в знакомство с каждым - а если не с ним лично, то во всяком случае с кем-нибудь из его прямых или косвенных знакомых.
Высокопоставленные представители военных, экономических и политических кругов умеют легко улавливать точку зрения партнера из другого круга, причем делают это всегда в духе сочувствия, а нередко и в духе полного понимания. Они рассматривают друг друга как людей, обладающих крупным весом, с которыми, следовательно, надо считаться. В вопросах чести, совести и морали каждый из них, как член властвующей элиты, полностью и органически приемлет взгляды, чаяния и оценки других ее членов. То обстоятельство, что у них нет общих идеалов и норм, базирующихся на ясно выраженной аристократической культуре, не означает, что у них вообще нет чувства взаимной ответственности.
Совпадение их интересов, обусловленное всеми структурными особенностями современного американского общества, а также многообразные психологические факты, коренящиеся в их образовании и воспитании, в их карьерах и связях, порождают духовное сродство, существующее между ними, - ту общность, которая позволяет "им говорить друг о друге: «Это, безусловно, наш человек». II все это ведет нас к пониманию фундаментального психологического значения классового самосознания. Нигде в Америке мы не встретим столь резко выраженного «классового самосознания», как среди элиты; нигде оно не приобретает столь действенную форму, как среди властвующей элиты. Ибо под классовым самосознанием, как психологическим явлением, мы подразумеваем, что отдельный представитель «класса» относится благосклонно лишь к тем, к кому относятся благосклонно люди его круга, то есть люди, мнение которых имеет существенное значение для его представления о самом себе.
В кругах властвующей элиты существуют, бесспорно, отдельные фракции; там, несомненно, возникают политические разногласия и столкновения на почве личного честолюбия. Внутри республиканской партии, равно как и между республиканцами и демократами, имеется еще достаточное число значительных расхождений, чтобы формировать разные линии практической политики. Но духовное единство и общность интересов, связывающие воедино властвующую элиту даже через границы воюющих стран, являются более могущественным фактором, чем эти расхождения.
Мы обязаны, однако, взвесить соображения защитников иной точки зрения на излагаемый предмет. Вполне возможно, что эти возражения будут сформулированы либералами или консерваторами приблизительно так:
«Говорить о властвующей элите - не значит ли это характеризовать людей по их социальному происхождению и связям? Не является ли такая характеристика одновременно и несправедливой и неверной? Разве люди, и особенно американцы интересующего нас пошиба, когда они становятся крупными фигурами, не изменяют сами себя, чтобы оказаться на высоте занимаемого ими положения? Разве они не приходят постепенно к воззрениям и политическому курсу, соответствующим - несколько они в границах своих слабых человеческих сил в состоянии судить - интересам страны в целом? Не являются ли они попросту честными людьми, выполняющими свой долг?»
Что же нам ответить на эти возражения?
I. Мы уверены, что они честные люди. Но что такое честность? Честность может означать лишь жизнь, построенную в соответствии с таким нравственным кодексом, который данное лицо считает кодексом честности. Вопрос не в том, являются ли люди, о которых мы ведем речь, честными людьми, а в том, каких норм честности они придерживаются. А придерживаются они тех норм, которые приняты в их кругах, среди тех людей, на мнение которых они привыкли полагаться.
II. На вопрос о том, способны ли члены властвующей элиты измениться под влиянием нынешней сферы их деятельности, то есть способны ли они перешагнуть через нормы поведения, усвоенные ими на протяжении всей их жизни и деятельности, нам приходится ответить: нет, это просто невозможно - невозможно по крайней мере в течение тех немногих лет, которые большинству из них остается жить. Ожидать этого значило бы считать их впрямь какими-то странными и безличными существами; исходить из того, что они отличаются подобной податливостью,- значит фактически отрицать в них то, что можно по праву назвать силой характера и цельностью натуры. Мы бы подвергли незаслуженному поношению эффективную систему специальной подготовки и идеологического воспитания военных, если б предположили, что, когда военные меняют мундир на штатский костюм, они вместе с тем утрачивают и те душевные качества и воззрения, которые они приобрели будучи военными. В жизни военных эта основа, закладываемая воспитанием и образованием, играет, пожалуй, более важную роль, чем в жизни ведущих администраторов корпораций, ибо специальная подготовка военных носит более глубокий и целостный характер.
III. По поводу рассуждения о патриотизме членов властвующей элиты, об их желании служить стране в целом мы должны заметить прежде всего следующее: подобно нормам честности, чувство патриотизма и представления о всенародном благе относятся не к сфере непреложных фактов, а к области, в которой существует большое разнообразие мнений. И надо добавить, что патриотические убеждения людей также формируются под влиянием окружающей их среды и их образа жизни.
IV. Нельзя по-настоящему понять природу элиты, если мы будем рассматривать ее как группу людей, которые просто выполняют свой долг. Они ведь сами определяют этот долг, равно как и обязанности подчиненных им лиц. Они не принадлежат к тем, кто всего лишь исполняет приказания,- они сами отдают приказания. Они не просто «бюрократы» - они руководят бюрократией.
Несмотря на сходство социального положения и духовную общность ее членов, властвующая элита не представляет собой некий клуб с постоянным членством и фиксированными, официально установленными условиями приема. Одна из непременных особенностей властвующей элиты заключается в том, что в ней происходят значительные передвижки и что она, следовательно, не состоит из одной и той же узкой группы людей, занимающих одинаковое положение в одних и тех же иерархиях. То, что люди лично знают друг друга, еще не значит, что они придерживаются единого политического курса, а то, что они лично незнакомы друг с другом, еще не значит, что между ними имеются политические разногласия. Понимание природы властвующей элиты - как я уже неоднократно указывал - не связано преимущественно с обнаружением в ее среде личных дружеских связей.
По мере того как требования, предъявляемые к лицам, занимающим руководящее положение в каждой из главных иерархий, становятся все более сходными, становится сходным и духовный склад людей, занимающих - в результате отбора и профессиональной выучки - высокое положение в этих различных иерархиях. Это не абстрактное заключение, в котором особенности людей попросту выведены из особенностей системы. Это факт, обнаруживающийся в интенсивном обмене людьми между тремя иерархиями, совершающемся зачастую в весьма сложных формах. Во время второй мировой войны заправилы корпораций, военная знать и избранная часть политических деятелей вступили между собой в тесный, деятельный контакт; после окончания войны эти связи, обусловленные общими убеждениями, социальным сродством и совпадением интересов, продолжались. Значительная доля людей, принадлежащих к верхушке военных, деловых и политических кругов, занимала в течение последних пятнадцати лет разные посты в одной или даже двух смежных иерархиях. В этих высших сферах наблюдается, таким образом, некая взаимозаменяемость людей на ведущих ролях, которая в официальных версиях связывается с предполагаемой гибкостью «организаторского дарования», а по существу, связана с тесным сотрудничеством между кликами, состоящими из своих людей. Многие лица из состава властвующей элиты, переходящие из одной иерархии в другую, стали рассматривать «правительство» как удобную ширму, за которой они могут творить свои дела.
По мере возрастания взаимных деловых связей «большой тройки» усиливается и обмен людьми между ними. Этот факт находит свое выражение в самом критерии отбора подающих надежды людей, применяемом во всех трех сферах. Руководитель корпорации, связанный деловыми отношениями с государственным аппаратом и его военным ведомством, сочтет в наше время более благоразумным приблизить к себе молодого человека, имеющего опыт работы в государственном аппарате и его военном ведомстве, чем человека, не имеющего такого опыта. Государственный руководитель, политические удачи которого сплошь и рядом зависят от политики корпораций и мира корпораций, в свою очередь отдает в этом случае предпочтение человеку, подвизавшемуся в мире корпораций. Таким образом, обмен кадрами и единство властвующей элиты возрастают в силу самих критериев, определяющих выдвижение людей в трех основных иерархиях.
Если учесть структурное сходство трех иерархий, в рамках которых протекает вся деятельность различных представителей элиты, влияние, оказываемое решениями, принятыми в одной из них, на остальные, если учесть многообразные линии совпадения их интересов и наличие административного вакуума в гражданском правительственном аппарате США при одновременном расширении его задач,- если учесть все эти структурные сдвиги, да еще вдобавок отмеченную нами общность душевного склада представителей элиты, то было бы поистине странно, если б мы обнаружили, что люди, слывущие опытными администраторами и весьма одаренными организаторами, сумели всего-навсего завязать связи друг с другом. Но они, конечно, добились гораздо большего; они все чаще и чаще завоевывают позиции в каждой из трех иерархий.
Ядро властвующей элиты состоит прежде всего из тех людей, которые свободно переходят от командных ролей в верхах одной из господствующих иерархий к подобным же ролям в другой иерархии: это, скажем, адмирал, являющийся также банкиром и юристом и возглавляющий вдобавок некую важную федеральную комиссию; это руководитель корпорации, являвшейся во время войны одним из двух или трех крупнейших производителей военных материалов, занимающий ныне пост министра обороны; это генерал военного времени, сменивший после войны мундир на штатский костюм, чтобы войти в состав официальных руководителей государства, а затем ставший членом совета директоров одной из ведущих корпораций.
Руководитель корпорации, превратившийся в генерала, генерал, превратившийся в государственного деятеля, государственный деятель, превратившийся в банкира,- все они, несомненно, обладают гораздо более широким кругозором, чем рядовые люди, вращающиеся в своем обычном окружении; и все же стремления и чаяния даже таких людей нередко бывают привязаны к главной сфере их жизнедеятельности. Однако сама их карьера складывается так, что они попеременно действуют во всех трех больших иерархиях и, таким образом, легко переступают пределы особых интересов каждой из них. Самой своей карьерой и деятельностью они связывают воедино все три круга. Они образуют собой, следовательно, ведущее ядро властвующей элиты.
Совсем не обязательно, чтобы эти люди были знакомы со всеми сферами социального могущества. Так, один из них может вращаться, скажем, в промышленных и военных кругах, другой - в военных и политических, третий - в политических кругах и среди тех, кто создает общественное мнение.
Ядро властвующей элиты включает в себя и виднейших юристов и финансистов из крупных юридических контор и инвестиционных банков; согласование и увязка экономических, политических и военных дел и интересов является для таких людей почти профессиональной функцией, связанной с родом их деятельности, и они, таким образом, способствуют объединению властвующей элиты.
Крайние фланги властвующей элиты (где наблюдается большая текучесть, чем в ее центре) образуют люди, «обладающие большим весом»; они принадлежат к элите, хотя, возможно, не принимают непосредственного участия в тех или иных важных решениях и не передвигаются на протяжении своей карьеры из одной иерархии в другую. Принадлежность того или иного человека к властвующей элите вовсе не предполагает, что он обязательно принимает личное участие в каждом приписываемом ей решении. Но, решая тот или иной вопрос, каждый член элиты основательно взвешивает интересы и соображения всех остальных се членов. Роль членов властвующей элиты не ограничивается тем. что они лично принимают участие в решении ряда важнейших вопросов, связанных с войной п миром; люди, облеченные прямыми прерогативами власти, весьма основательно считаются, с ними и при тех решениях, в вынесении которых они не принимают непосредственного участия.
На своих флангах и за их пределами, где-то в окружении своих второстепенных членов, властвующая элита незаметно сливается со средними звеньями власти - с рядовыми членами конгресса, с политически влиятельными группами, не представленными в самой элите, и со множеством группировок, выражающих интересы отдельных штатов, областные и узкоместнические интересы. Хотя все эти второразрядные деятели и не принадлежат к числу людей, обладающих общегосударственным весом, с ними все же приходится порой считаться, сговариваться, их приходится порой задабривать, обуздывать или выдвигать в более высокие сферы.
В тех случаях, когда властвующей элите, чтобы провернуть какое-нибудь дело, приходится устанавливать контакты с кругами, расположенными ниже ее - как это бывает, например, при проведении угодных ей законопроектов через конгресс,- членам элиты приходится самим выступать в роли лоббистов. Но среди членов властвующей элиты такой высокоразрядный «лоббизм» фигурирует под иным названием: он именуется «связной» функцией. В составе элиты имеются военные деятели, используемые «для связи» с конгрессом, с некоторыми строптивыми промышленными кругами - со всеми практически значительными элементами, не имеющими непосредственного отношения к властвующей элите. Те два человека из штата Белого дома, которые числятся «для связи», обладают оба военным опытом; один из них был в прошлом не только банкиром из инвестиционного банка и адвокатом, но и генералом.
Традиционный «лоббизм», практикуемый ассоциациями предпринимателей, все еще существует, хотя, правда, он обычно имеет дело со средними звеньями власти; объектами «обработки» являются обычно члены конгресса и, разумеется, рядовые члены самих ассоциаций. Так, например, важнейшая функция Национальной ассоциации промышленников состоит не столько в том, чтобы оказывать непосредственное влияние на политический курс страны, сколько в том, чтобы убеждать мелких предпринимателей, что их интересы совпадают с интересами крупного капитала. Но существует также и «высокоразрядный лоббизм». Руководители корпораций проникают везде и повсюду в высшие военные и политические круги. Этому способствуют их личные дружеские связи, участие в предпринимательских и профессиональных ассоциациях и в их различных подкомиссиях, их принадлежность к влиятельным клубам, их гласные партийно-политические связи и связи с клиентурой. Один исследователь, специально изучавший подобные клики из среды ведущих администраторов корпорации и располагающий материалами из первоисточников, утверждал, что среди этих могущественных лидеров... наблюдается полная осведомленность относительно многих крупнейших проблем, стоящих ныне перед страной, как, например, проблем снижения налогов, передачи всей производственной деятельности государства частным предприятиям, расширения внешней торговли, сведения к минимуму социальных и других внутренних государственных мероприятий, укрепления и сохранения влияния партии, находящейся в данное время у власти в общенациональном масштабе».
Существуют действительно такие клики из среды администраторов корпорации, которые выступают как неофициальные руководители общественного мнения командной верхушки корпоративных, военных и политических иерархий, - и эта форма их деятельности имеет более важное значение, чем их непосредственное участие в военных и политических институтах. В тесных военных и политических кругах, а также в экономических кругах (где они выполняют роль «запасных игроков») эти группы и клики руководителей корпораций принимают участие почти во всех главнейших решениях - по каким бы вопросам они ни выносились. Важно отметить, что весь этот «высокоразрядный лоббизм» развертывается в рамках самой элиты.
МИЛЛС, ЧАРЛЬЗ РАЙТ (Mills, Charles Wright) (1916–1962) – один из основоположников леворадикального направления в западной социологии, специализировавшийся по проблемам социальной структуры.
Чарльз Миллс родился 28 августа 1916 в Уэко (штат Техас) в типичной семье американцев среднего класса (его отец был страховым брокером, а мать – домохозяйкой). Свое образование будущий социолог начал с технической специализации (в 1934 он закончил Далласскую техническую среднюю школу со специализацией по архитектуре и инженерному строительству), однако никакого удовлетворения от этих занятий юноша не получал. В 1935 он перешел в Университет штата Техас, где очень быстро стал выдающимся студентом. Его внимание привлекла философия социологии, во многом основанная на прагматизме Джорджа Герберта Мида. К окончанию магистратуры Миллс уже имел публикации в довольно солидных социологических журналах.
После получения степени бакалавра и магистра философии в 1939 Миллс переезжает в Университет штата Висконсин, где увлекается изучением теорий Макса Вебера и Карла Маркса .В 1941 Ч.Миллс защищает докторскую диссертацию (на ее высокую не повлиял даже тот факт, что строптивый соискатель отказался учесть сделанные рецензентами замечания), посвященную проблемам прагматизма. Уже тогда больше всего его интересовали социальная стратификация и моральная роль интеллектуалов, описанные Максом Вебером.
С ранних лет американский социолог отличался очень бурным и неуживчивым характером. Его просто тянуло на критику окружающей действительности – и общественного строя родной страны, и своих коллег-социологов. Эта неугомонность отразилась и на личной жизни Миллса. В 1937 он женился на Дороти Хэлен Джеймс, а в 1940 развелся с нею, но уже в 1941 году вступил с ней в повторный брак, и… снова (уже окончательно) развелся в 1947. Впоследствии Миллс был женат еще дважды, причем в последний брак он вступил незадолго до смерти; несмотря на проблемы со здоровьем, от каждого из браков он имел детей.
После успешного окончания докторантуры Миллс получил свой первый академический пост в Университете штата Мэриленд. А в 1945 он начал работать в исследовательском Бюро Колумбийского университета (Нью-Йорк), которая занималась прикладными социальными исследованиями. Работа под руководством знаменитого Дж. Ландберга была хорошей школой полевых исследований. Дотошный молодой ученый стремился не просто руководить эмпирическими исследованиями, но и везде побывать лично. Благодаря этой работе, в его руках скопилась обширная социологическая информация (так, только в штате Нью-Йорк он изучил около 30 городов). Работа в Бюро закончилась тем, что Миллс был уволен, провалив порученный ему проект. Однако ему удалось остаться в самом Колумбийском университете – одном из ведущих университетов США.
В 1946 ученый получил должность доцента. Чарльз Миллс был членом Американского Социологического Общества, а в 1947–1948 являлся его вице-президентом. Несмотря на то, что должность профессора он смог получить только в 1956 (скорее всего, такая отсрочка объяснялась левыми взглядами, которых придерживался ученый), Миллс тем не менее игнорировал все предложения о смене места работы, считая именно Нью-Йорк центром интеллектуальной деятельности.
Его тяжелый характер с годами так и не улучшился. Среди коллег у него практически не было не только друзей, но и просто хороших знакомых. Например, отношения с его соавтором, а также бывшим учителем по Висконсину, Хансом Гертом закончились тем, что тот назвал Чарльза «отличным дельцом, наглым мальчишкой, многообещающим молодым человеком, стремящимся к наживе, и техасским ковбоем с ружьем и на коне».
Так как работы Ч.Миллса были посвящены критике американского общества, то в бывшем Советском Союзе его воспринимали как друга и единомышленника. Кроме того, Миллс был сторонником концепции мирного сосуществования двух систем. Все это послужило поводом, чтобы американский социолог совершил визит в СССР. Но и здесь не обошлось без скандала. Произнесенный им на торжественном банкете тост «За день, когда полное собрание сочинений Льва Троцкого будет опубликовано в Советском Союзе!» был более чем вызывающим. Следует подчеркнуть, что критика капиталистического общества всегда соседствовала у Миллса (как и у его последователей – «новых левых») с критическим отношением к традиционному марксизму и к советскому строю.
В декабре 1960 ученый готовился к телевизионным дебатам, посвященным американской политике в Латинской Америке. Перенапряжение вылилось в сердечный приступ. Через 15 месяцев Чарльз Миллс умер в возрасте всего 45 лет от очередного сердечного приступа.
Несмотря на то, что Чарльз Миллс написал за свою не слишком долгую жизнь довольно много научных трудов – например, Новые люди власти: лидеры Америки в сфере труда (1948) или Белые воротнички: американский средний класс (1951) – скандальную известность ему принесли две работы, написанные в последний период его жизни. Это Властвующая элита (1956) и Социологическое воображение (1959). Обе эти работы имели ярко выраженную критическую направленность: первая критиковала социальный строй США, вторая – американскую социологию.
В работе Властвующая элита ((The Power Elite ), М., 1959), Миллс осуществил институциональный анализ современной ему Америки. Как он указывает, среди всех сфер жизни общества главенствующее место занимают три – экономическая, политическая и военная. Именно здесь и надо искать корни реальной элиты общества. Миллс сделал вывод, что во главе Америки находится более или менее постоянная группа семей. У представителей этой «правящей элиты» настолько много общего (начиная с религии и образования и заканчивая членством в одних и тех же клубах), что они представляют собой единую группу, постепенно концентрирующую в своих руках всю полноту власти. Хотя эти люди состоят в разных партиях, у них сходные интересы и взгляды. В результате это приводит к тому, что выборы президента или конгрессменов – это, по сути, фикция, не имеющая существенного значения. Таким образом, страной в своих интересах правит узкая властвующая элита, которая занимает самую верхнюю ступень в структуре власти. Нижнюю же ступень в этой структуре занимает большинство граждан, которые якобы являются опорой демократии, но на самом деле подчиняющиеся воле элиты. Единоличное правление властвующей элиты, как утверждал Ч.Миллс, не только представляет угрозу для демократии, но и может спровоцировать третью мировую войну. Резко критикуя засилье элиты, Ч.Миллс возлагал позитивные надежды на интеллектуалов, которые, по его мнению, должны были стать тем стержнем, который укрепит американское общество, вернув его к демократическим истокам.
Вторая работа Ч.Миллса была равносильна манифесту, клеймящему американскую социологию. Основные объекты критики Социологического воображения (The Sociological Imagination ) – это две ключевые концепции и связанные с ними две культовые фигуры американской социологии 1950-х. Главная проблема того направления, которое называли эмпирической индустрией (ее лидером был П.Лазарсфельд), по мнению Миллса, состояло в том, что оно содержание изучаемого вопроса подменяло методологией. В результате такого подхода ученые получают абстрактную эмпирику, которая уводит исследователя от изучаемой реальности. Другой побочный результат массовых эмпирических исследований – его бюрократизация, то есть зависимость от спонсоров, от отчетности, от лояльности определенным группам. Все это ведет к уменьшению творческого потенциала и к усилению догматизма в социологии. Второй объект нападок Ч.Миллса – «большие теории» в социологии (прежде всего, теории Т.Парсонса). Это теории Миллс считал избыточно переполненными всякого рода понятиями и слишком абстрактными, причем за высокоабстрактным теоретизированием скрывалась бедность содержания.
Резко критикуя американскую социологию, Ч.Миллс предлагал искать выход из кризиса социологической науки, возвращаясь к традициям классической социологии времен О.Конта , Г.Спенсера , М.Вебера и др. Чтобы не впасть в «абстрактный эмпиризм» или не увлечься «большими теориями», ученый должен заниматься изучением индивидуумов с учетом структуры общества и того места, которое занимает это общество в общей истории человечества. Иначе говоря, Ч.Миллс выступал за объединение трех подходов в социологии – изучения биографий, исследования общества и его истории. Совокупность этих трех подходов и есть «социологическое воображение».
В последние годы жизни Ч.Миллс начал активно интересоваться марксизмом и проблемами третьего мира. Это нашло свое отражение в таких его последних работах как Слушайте, янки: революция на Кубе (1960) и Марксисты (1962). В первой из них Миллс защищал демократический характер кубинской революции, призывая к сближению капитализма и социализма. В последней своей книге Миллс, раскрывая идеи леворадикальных идеологов, обозначил проблему разрыва между марксистскими идеями и их практическим использованием в Советском Союзе и других странах «социалистического лагеря». В начале 1960-х, в эпоху Карибского кризиса, в США отношение к марксизму и вообще к левым идеям было довольно критическим, поэтому радикализм Миллса не пользовался популярностью. Его поддержка кубинской революции и критика американского империализма еще больше отдалили Миллса от современников. В последние годы жизни Ч.Миллс оказался в американской социологии практически изгоем.
Подъем его популярности начался посмертно, в конце 1960-х, когда «молодежная революция» резко радикализировала и научную общественность, породив движение «новых левых». В настоящее время Миллса считают, главным образом, основоположником современной элитологии.
Наталия Латова
Вопрос о крупнейших богачах - это лишь одна из сторон более обширной проблемы взаимозависимости между отдельными людьми и отдельными социальными институтами и зависимости тех и других от социальной структуры, в рамках которой они действуют. Если люди иногда сами создают социальные институты, то социальные институты всегда отбирают и формируют людей. При изучении любого исторического периода мы обязаны соизмерять значение характера, воли, ума отдельных личностей со значением не зависящей от них общественной структуры, позволяющей им практически проявлять эти духовные особенности.
Такого рода проблемы невозможно решать путем ссылок на чисто личные особенности богачей, на их коварство или проницательность, узость мысли или решительность, природный ум или необычайное везение, фанатизм или сверхчеловеческую энергию. Такие суждения сводятся лишь к оперированию набором слов, отражающих различные моральные оценки деятельности людей, накопивших огромные богатства. Ни ссылки на безжалостный незаконный образ действий (оценка, которой довольствуется Густавус Майерс), ни ссылки на дальновидное и искусное управление промышленностью - оценка, вполне, по-видимому удовлетворяющая многих историков, - не могут служить объяснением механики образования огромных американских состояний: в них нет ничего, кроме морального осуждения или апологии. Вот почему современные социальные психологи, объясняя возникновение какой-либо социальной и экономической прослойки, не довольствуются ссылками на духовные особенности отдельных лиц.
Более пригодный и более соответствующий современному мышлению ключ к объяснению интересующих нас явлений следует искать в объективных обстоятельствах. Необходимо разобраться в природе объективных возможностей обогащения, создаваемых развитием экономики, а также в личных особенностях, позволяющих и побуждающих людей рассматриваемой группы использовать эти возможности. Совершенно ясно, например, что для того, чтоб завоевать и сохранить почетное место среди морских пиратов, нужны совершенно иные личные качества, чем для преуспевания среди мирных овцеводов. Если же говорить об условиях американского капитализма, то так же очевидно, что в 1870 г. высокая карьера требовала иных качеств, чем качества, требуемые ныне, 80 лет спустя. Представляется поэтому довольно беспредметным искать ключ к пониманию процесса появления крупнейших богачей в тайных источниках их внутренней жизни и их личных причуд.
Больше того, объяснение природы богачей как социальной категории ссылками на их индивидуальные особенности обычно оказывается тавтологией. Так, например, понятие "одаренности" чаще всего трактуется в обществе, где деньги представляют собой наивысшую ценность, как способность делать деньги; говорят же в США: "если ты такой башковитый, то почему ж ты не богач?" А так как мерилом способностей человека считается его умение делать деньги, то степень одаренности измеряется, конечно, размером богатства - и самый богатый всегда оказывается самым способным. Но если это так, то способности не могут служить объяснением богатства;
оперировать фактом приобретения богатства как признаком одаренности, а потом ссылаться на одаренность для объяснения богатства - значит просто жонглировать двумя словами, под которыми подразумевается одно и то же явление: факт существования американских мультимиллионеров.
Понимание особенностей экономики времён юности Карнеджи имеет больше значения для объяснения его успехов, чем выявление того факта, что его мать была практичной женщиной. Как бы ни был "безжалостен" Коммодоре Вандербильдт, ему не удалось бы завладеть железными дорогами, если бы политическая система того времени не была насквозь изъедена коррупцией. Представим себе, что закон Шермана был бы проведен в жизнь таким образом, что существование крупных корпораций было бы объявлено незаконным. Что стало бы тогда с крупнейшими американскими богачами - независимо от их духовных особенностей и качеств? Для того чтобы постичь причину появления американских мультимиллионеров, важнее разобраться в географическом распределении нефтяных источников и в особенностях американской налоговой системы, чем в душевных особенностях Харольдсона Хента; важнее получить представление о правовой системе, в рамках которой развивается американский капитализм, и о продажности представителей этой системы, чем о раннем детстве Джона Рокфеллера; важнее разобраться в особенностях технического прогресса при капитализме, чем рассуждать о безграничной энергии Генри Форда; важнее понять, какое влияние оказала война на потребность в нефти и какие она создала лазейки для уклонения от налогового
образования рынков массовых товаров, чем установить тот факт, что Вулворт отличался бережливостью. Может быть, и верно, что Джон Пирпонт Морган в детстве сильно страдал от чувства неполноценности; возможно, что его отец действительно полагал, что он никогда ничего не достигнет. Может быть, именно это породило в нем необычайное стремление к власти ради власти. Но все это не имело бы ровно никакого значения, если бы он жил в индийской деревне периода 1890- х годов. Чтобы понять, что представляют собой крупнейшие американские богачи, нужно прежде всего понять экономическую и политическую структуру страны, в которой они достигли богатства.
Для управления капиталистической экономикой как производственным аппаратом и машиной, делающей деньги, требуются люди разного склада; требуются усилия многих одаренных людей данной страны. Люди любого склада не в состоянии были бы скопить крупные состояния, если бы не существовало определенных условий экономического, технического и политического порядка. Возникновение крупнейших американских состояний - это одна из сторон особой формы индустриализации, происходившей в особой стране. Эта форма индустриализации, базировавшейся исключительно и только на частном предпринимательстве, дала возможность отдельным лицам занять такие стратегические позиции, что они могли господствовать над сказочно могучими средствами производства, сочетать силу науки и труда, контролировать отношения между человеком и природой - и на всем этом наживать миллионы. Не только анализ прошлого убеждает нас в том, что
подобные условия индустриализации должны неизбежно порождать мультимиллионеров; мы легко можем предвидеть то же самое в отношении других, не прошедших еще стадию индустриализации стран и можем убедиться в справедливости нашей мысли, наблюдая иные формы индустриализации, отличные от наших.
Пример Советского Союза теперь ясно показал всему миру что можно осуществить стремительно развертывающуюся индустриализацию, не прибегая к услугам частнособственнической прослойки мультимиллионеров. Индустриализация, осуществляемая частными корпорациями (и сопутствующий ей факт накопления многомиллионных частных состояний), - это лишь одна, но не единственная форма индустриализации страны. Однако в Америке обширный сельскохозяйственный материк был превращен в великую промышленную державу именно таким путем. И это был путь, который должен был давать и действительно давал возможность крупным стяжателям нажить огромные состояния, использовав для этого самый процесс развития промышленности.
Благоприятные возможности использования процесса индустриализации страны для сколачивания огромных состояний складывались в США из множества обстоятельств и сил, которые не определялись и не могли определяться тем или иным духовным складом богачей или тем, что они делали? или не делали.
Сущность основных фактов, о которых идет речь, довольно проста. Существовал континент, изобиловавший нетронутыми естественными ресурсами. Туда переселились миллионы людей. Население неуклонно возрастало, и вместе с тем все повышалась и цена на землю. Рост населения создавал все расширяющийся рынок для сбыта товаров и одновременно приводил к увеличению объема предложения рабочей силы. Так как сельскохозяйственное население росло, то емкость рынков сбыта, имевшихся у промышленников, не лимитировалась покупательной способностью людей, работавших на их заводах и шахтах.
Эти факты, относящиеся к населению и естественным ресурсам, еще не могли бы сами по себе привести к накоплению громадных состояний. Для этого еще нужна была сговорчивая политическая власть. Пересказывать здесь все анекдоты насчет беззаконий, прикрытых законом, и беззаконий, ничем не прикрытых, победоносно творившихся мультимиллионерами трех поколений, нет необходимости - они достаточно известны. Выразить в цифрах влияние этих мошеннических действий на процесс накопления громадных состояний нет возможности, так как мы не располагаем необходимыми сведениями. Но основные факты совершенно ясны: мультимиллионеры использовали существующие законы в своих интересах, обходили их и нарушали и добивались составления и проведения в жизнь новых законов, непосредственно служивших им на потребу.
Государство взяло на себя заботу о создании условий для беспрепятственной реализации права частной собственности; оно узаконило существование корпораций и при помощи введения
новых законов, при помощи соответствующих истолкований старых и воздержания от проведения некоторых законов в жизнь создало условия для укрепления и развития корпораций. Богачи получили, следовательно, возможность одновременно обделывать под прикрытием корпорации множество махинаций и спекулировать чужими деньгами. Когда "тресты" были запрещены законом, закон о холдинг-компаниях легализовал их обходным путем, предоставив право одной корпорации владеть акциями другой. Вскоре оказалось, что "организация и финансирование холдинг-компаний открыли самый легкий и короткий путь к обогащению из всех когда-либо легально существовавших в США". В более позднее время, когда налоги были значительно повышены, сочетание приемов "списания налогов" путем искусственного завышения издержек и приемов искусственного подведения части доходов под прибыль от продажи долгосрочных активов, облагаемую по резко сниженным ставкам, способствовало накоплению личных состояний в тот период, когда они еще не были объединены в форме корпораций.
Многие современные теории промышленного развития подчеркивают значение технического новаторства в процессе образования крупных состояний; однако число изобретателей, встречающихся среди крупнейших американских богачей, настолько незначительно, что его можно не принимать во внимание. Дело фактически обстоит так, что мультимиллионерами становятся не прозорливые изобретатели или выдающиеся промышленные организаторы ("капитаны промышленности"), а финансовые воротилы. В этом и состоит одна из ошибок теории "урагана новшеств" Шумпетера: она постоянно смешивает понятия прибыли, связанной с техническими новшествами, и прибыли, связанной с финансовыми махинациями. Чтобы сколачивать огромные состояния, требуются, как однажды заметил Фредерик Льюис Аллеи, "не специальные знания, а коммерческая жилка в сочетании с умением управлять многомиллионными ресурсами и всей механикой депозитных и инвестиционных операций крупного банкирского дома, а также умение пользоваться услугами биржевых маклеров и ловких юристов из мира корпораций".
Чтобы понять, каким образом создавались личные состояния крупнеиших американских богачей, нам надлежит иметь в виду также и то, что индустриальное развитие США, базировавшееся на частной собственности, было сильно поддержано системой прямых государственных пожалований частным лицам за счет народного достояния. Как федеральное правительство, так и правительства штатов и муниципалитеты безвозмездно предоставляли землю для строительства железных дорог, оплачивали стоимость постройки судов и пересылку важных почтовых отправлений. Крупным дельцам было бесплатно предоставлено гораздо больше земли, чем мелким, независимым фермерам, получившим землю на основе закона о гомстедах. Уголь и железо не были включены законом в число ископаемых, на которые правительство сохраняло права, если их обнаруживали в арендованной у государства земле. Государство содействовало развитию частной промышленности и тем, что оно долго сохраняло систему высоких пошлин на иностранные промышленные изделия. И если бы американские налогоплательщики не оплатили из своего трудового дохода строительство сети
асфальтированных дорог, то Генри Форд при всей его прозорливости и бережливости не смог бы нажить миллиарды на автомобильной промышленности.
Многообразные возможности приобретения частными лицами богатства и могущества создаются в условиях капитализма войнами. И надо сказать, что по сравнению со сложной механикой частного обогащения, действовавшей во время второй мировой войны, возможности стяжательства, существовавшие при прежних войнах, выглядят по своим результатам поистине ничтожными. В период 1940-1944 гг. частными корпорациями были получены первичные государственные заказы на сумму 175 млрд. долл. Эти огромные заказы дали им возможность контролировать все средства производства страны. Добрых 2/3 этих заказов достались сотне крупнейших корпораций, причем около 1/3 досталось фактически 10 частным корпорациям. Крупные компании, стало быть, нажились на продаже своей продукции казне. Этой сотне корпораций был обеспечен приоритет при распределении сырья и деталей; они имели право решать, какая часть сырья и деталей должна быть передана субпоставщиками, устанавливать число последних и выбирать их. Они получили благоприятные возможности расширения своих производственных мощностей в связи с предоставлением им права начислять исключительно высокий процент амортизации (20% в год), и они получали исключительные налоговые льготы. Они имели возможность списывать стоимость оборудования по истечении 5 лет вместо обычного срока в 15-20 лет. Эти же корпорации, как правило, управляли и предприятиями, построенными во время войны государством, и они же получили преимущественное право "покупки" этих предприятий после войны на самых льготных условиях.
Стоимость всех производственных мощностей в обрабатывающей промышленности США составляла к 1939 г. около 40 млрд. долл. К 1945 г. к этому прибавились первоклассные новые заводы и оборудование стоимостью 26 млрд. долл., причем 2/3 этой совокупной стоимости было непосредственно оплачено государством. В числе указанных дополнительных производственных мощностей стоимостью 26 млрд. долл. имелись производственные мощности стоимостью около 20 млрд. долл., пригодные для производства гражданской продукции. Если к прежним 40 млрд. долл. мы прибавим эти 20 млрд., то получится, что в послевоенный период можно было использовать производственные мощности стоимостью 60 млрд. долл. В 1939 г. ведущим 250 корпорациям принадлежало около 65% существовавших тогда производственных мощностей; во время войны они эксплуатировали 79% всех созданных на государственный счет новых мощностей, управлявшихся частными компаниями. К сентябрю 1944 г. в их руках было сосредоточено 78% всей суммы действовавших первичных государственных заказов. Не удивительно, что за время второй мировой войны небольшие состояния превратились в крупные и вместе с тем появилось множество новых небольших состояний.
До гражданской войны только горстка богачей представляла собой подлинных мультимиллионеров американского масштаба; среди них особенно выделялись Астор и Вандербильдт. Лишь немногие из крупных состояний превышали 1 млн. долл. Джордж Вашингтон, например, оставивший в 1799 г. имущество, которое оценивалось в 530 тыс. долл., считался одним из богатейших американцев своего времени. К 1840 г. в Нью-Йорке и во всем штате Массачусетс было только 39 миллионеров. Слово "миллионер" фактически было придумано только в 1843 г., когда после смерти Питера Лорилларда (табак, банки, земельная собственность) газетам понадобился термин для обозначения большого богатства.
После гражданской войны эти люди, разбогатевшие в раннюю пору американской истории, стали общепризнанными родоначальниками знатных семей; общественный ореол, окружавший старинное богатство таких семей, имел веское значение в борьбе за престиж, происходившей внутри прослойки "четырехсот семейств" центральных городов. Наследники этих богатств впоследствии вошли в состав высших экономических кругов из мира американских корпораций. Но все же надо сказать, что первые подлинно огромные американские состояния были созданы в процессе экономических сдвигов периода гражданской войны; они создавались средствами сильнейшей коррупции, являющейся, по-видимому неизбежным спутником всех американских войн. Затем наступила эпоха, когда американский земледельческий и торговый капитализм превратился в промышленный капитализм. Этому процессу способствовали протекционистские тарифы, закон 1863 г. о банках и утвержденная в 1868 г. четырнадцатая поправка к конституции, которая впоследствии была истолкована таким образом, что санкционировала собой "корпоративную революцию". В период осуществления этих экономических и политических сдвигов первое поколение американских мультимиллионеров приобрело такие богатства, перед которыми померкло все, что было накоплено до этого. Пирамида богатства не только вытянулась вверх, но и стала - в своем верхнем секторе - заметно шире. К 1892 г. имелось - как это было указано в одном обзоре - по меньшей мере 4046 американских миллионеров.
В нашу эпоху - эпоху кризисов и войн - ведутся споры о количестве огромных американских состояний, о степени их прочности и даже о самом факте их существования. Но примерно в конце XIX в: между историками не было как будто никаких разногласий по этим вопросам. В период между гражданской и первой мировой войной социальный вес "великих хозяев" необъятных состояний быстро нарастал.
Поколение крупнейших богачей, достигшее зрелых лет в 90-х годах прошлого столетия, мы будем в дальнейшем именовать первым поколением. Мы будем, однако, употреблять это выражение только для сравнения данного поколения с двумя последующими, из которых одно достигло зрелости примерно в 1925 г., а другое - к середине нашего века. Укажем также, что мы не ограничимся изучением материалов о 6 или 7 наиболее известных мультимиллионерах, с именами которых авторы учебников по истории США и собиратели анекдотов из биографий именитых людей связывали свои
критические суждения или свое раболепное восхваление крупнейших американских богачей. Для характеристики каждого из этих трех последних поколений мы собрали сведения, касающиеся примерно 90 крупнейших богачей соответствующего поколения. В общем следует сказать, что изучение этих трех списков (включающих в себя в общей сложности 275 мужчин и женщин, состояние которых составляло не менее 30 млн. долл.) дает нам возможность расширить существующие представления об американских богачах.
Среди этих крупнейших богачей есть выходцы из бедных и из богатых слоев населения, есть люди, проявлявшие (и проявляющие) в расходовании денег такое же неистовство, как и в их накоплении, и люди, столь же скаредные в расходовании денег, сколь и алчные в их приобретении. Мы находим здесь набожного баптиста, сына коробейника - Джона Д. Рокфеллера, создавшего династию, состоящую буквально из множества мультимиллионеров. Но вместе с тем мы находим здесь таких людей, как Генри О. Хавмейер, дед которого оставил ему 3 миллиона, и Генриетта Грин, которая еще в детстве научилась разбираться в финансовых разделах газет и умерла в возрасте 82 лет, оставив 100 млн. долл. Нельзя не упомянуть и Джорджа Ф. Бекера - питомца Гарвардского колледжа, которому в наследство достался пост председателя "Ферст нэшнел сити бэнк (Нью-Йорк)". Он каждое утро купался, брился и одевался на своем быстроходном крейсере, приходившем с Лонг-Айленда на Уолл-стрит; в 1929 г. он с шестью другими банкирами мобилизовал четверть миллиарда долларов, тщетно пытаясь предотвратить экономический крах.
Крупные богачи существовали не только в прошлом, и не все они родом из Техаса. Правда, 5 из 10 крупнейших богачей, разбогатевших в наши дни, - техасцы, но среди 90 богатейших мужчин и женщин поколения 1950 г., относительно которых мы располагаем точными сведениями, техасцы составляют только 10%.
Популярная литература наших дней дает нам множество зарисовок баснословно богатых людей. Это люди различного происхождения - низкого и высокого; различного стиля жизни - веселого, печального, уединенного и компанейского; различных повадок - величественных и смешных. Но о чем говорят все эти зарисовки? Одни мультимиллионеры начинали свою жизнь в бедности, другие родились богатыми - но, спрашивается, что является типичным? И в чем секрет их успеха? Чтобы раскрыть эти вещи, необходимо вырваться за пределы биографии тех 6-7 магнатов из каждого поколения мультимиллионеров, про которых историки и биографы сообщили нам бесконечное число анекдотов. Необходимо изучить данные, относящиеся к достаточно большому числу крупнейших богачей, чтобы быть уверенным в том, что мы имеем перед собой статическую совокупность, позволяющую строить общие выводы.
275 человек, относительно которых мы собрали сведения, представляют собой группу лиц, которые известны историкам, биографам и журналистам как богатейшие из людей, проживавших в США со времен гражданской войны; 90 из них - это мультимиллионеры поколения 1900 г., 95 -
С точки зрения формирования духовного облика людей такого явления, как "человек, который сам себя создал", не существует. Ни один человек не стал в духовном отношении таким, какой он есть, совершенно самостоятельно (и меньше всего члены американской элиты). В мире иерархических верхушек корпораций отбор людей производится теми, кто занимает более высокое по сравнению с ними положение в этих иерархиях, и производится в соответствии с принятыми у них критериями. Мы уже видели, какие критерии отбора применяются ныне в американских корпорациях. Люди приспосабливаются к этим критериям, и их духовный облик формируется, таким образом, под воздействием этих стандартов, под воздействием существующих общественных стимулов. Но если нет на свете такого явления, как человек, который сам себя духовно сотворил, то зато существует такое явление, как человек, который сам себя духовно опустошил, и среди американской элиты подобных людей немало.
При наличии таких объективных условий завоевания успеха, человеку вступившему в жизнь бедняком, не требуется особых дарований для того, чтобы стать богачом. Только там, где способы приобретения богатства доступны лишь людям одаренным или влекут за собой приобретение личных достоинств, - только там факт личного обогащения подразумевает наличие подобных достоинств. В условиях, когда выдвижение людей регулируется руководящими кликами, вопрос о том, начали ли вы богатым или бедным, имеет меньше отношения к выявлению тех качеств, которыми вы обладали в момент достижения успеха, чем к раскрытию принципов, которыми руководствуются лица, производящие отбор преуспевающих.
Все эти вещи сознаются достаточным числом людей, не принадлежащих к высшим кругам, и это породило циничные представления об отсутствии всякой связи между дарованием, и продвижением вверх, между личными достоинствами и объективными условиями преуспевания. В таких представлениях кроется сознание аморальности социального механизма достижения успеха, сознание, обнаруживающееся в широкой распространенности таких формул, как "все это лишь очередное мошенничество" или "важно не то, что вы знаете; важно то, кого вы знаете". Значительное число людей мирится теперь с аморальностью социального механизма достижения успеха как с непреодолимым фактом.
Сознание аморальности социального механизма преуспевания склоняет некоторых наблюдателей к построению особой теории "человеческих отношений в промышленности", нашедшей косвенное отражение в академических социологических исследованиях; других наблюдателей оно побуждает к восприятию духовных утешений, поставляемых новейшей литературой, проповедующей смирение и душевный покой, вытеснившей в некоторых "смирившихся" кругах прежнюю литературу проповедовавшую непомерно честолюбивые устремления и указывавшую пути достижения успеха. Но независимо от конкретной формы реакции сознание аморальности социального механизма достижения успеха зачастую способствует тому
ослаблению общественной реакции на факты социальной действительности, которое мы назвали одной из коренных особенностей явления аморальности в верхах. Прежний яркий образ человека, самостоятельно выбивающегося в люди, потускнел, но на смену ему не пришел никакой другой образ преуспевающего человека. Самый ореол успеха как американского эталона совершенства тускнеет по мере того, как успех становится одним из многих проявлении аморальности в верхах.
